Глава «Владимиро-Суздальская архитектура. Строительство времени Андрея Боголюбского». «Всеобщая история архитектуры. Том 3. Архитектура Восточной Европы. Средние века». Автор: Воронин Н.Н.; под редакцией Яралова Ю.С. (ответственный редактор), Воронина Н.Н., Максимова П.Н., Нельговского Ю.А. Москва, Стройиздат, 1966

Развитие городов и умножение городского ремесленно-торгового населения, рост княжеского дворянства, а также бесплодность попыток князя Юрия добиться закрепления киевского стола за суздальской династией определяют поворот в культурно-политической жизни Суздальской земли в княжение Андрея Боголюбского (1157—1174 гг.). Крутой и властный Андрей, прозванный современниками «самовластцем», порывает с политическим курсом и симпатиями отца. На первых порах он оставляет планы непосредственного военного захвата Киева, всемерно усиливает свою северную волость и укрепляет свою княжескую власть, противопоставляя её нарастающему дроблению Руси, сепаратистским устремлениям княжеских домов и местной ростово-суздальской боярской знати, с которой Андрей начинает решительную борьбу. Он лишает боярский Ростов его стольных прав и переносит престол во Владимир. В дальнейшем он стремится подчинить гегемонии Владимира Киев и Новгород, приостановить феодальный распад страны. В 1169 г. владимирские полки захватывают Киев. Но ожесточённое сопротивление местных династий и боярства приводит к заговору и убийству Андрея (1174 г.). Во всей этой борьбе Андрея поддерживают прогрессивные общественные силы — горожане и служилое дворянство.

Существенную роль в объединительной политике Боголюбского играет церковь. Он стремится добиться независимости владимирской епархии от киевского митрополита, в связи с чем во Владимире развертывается кипучая литературная и церковно-политическая работа по созданию местных «святынь» и обоснованию прав Владимирского княжества на автокефалию. Создается культ Владимирской иконы богоматери, сочиняются сказания о ее «чудесах» и особом покровительстве богородицы Владимирской земле. Без санкции митрополита учреждается новый праздник Покрова, прокламирующий союз «князь, город и люди», находящийся под небесным патронатом. Владимирские церковники весьма искусно вплетают в ткань церковных песнопений и текстов упоминания о значении владимирских «людей», мысли о единении русской земли и гибельности ее феодального разделения. Почти все построенные Андреем храмы посвящаются богоматери. Ее культу придаются нарочито «народные» черты с расчетом на его популярность среди широких кругов горожан и крестьянства. В Ростове «открывают» мощи убитого ростовцами епископа Леонтия: его прославление владимирским князем становится важным идейным оружием в борьбе с крамольным ростовским боярством. Однако и церковная политика Андрея разбивается о твердыни византийской духовной власти, заинтересованной не в объединении, а в распылении русских сил, в укреплении расшатанной гегемонии Византии. Поставленный на кафедру Андреем его верный единомышленник епископ Федор погибает как «еретик» от рук византийских палачей (1168 г).

Эта обстановка напряжённой военной, политической и идеологической борьбы, нашедшей широкий общерусский отклик и полной трагических коллизий, резко отличает княжение Андрея от времени правления его отца. В этих условиях неизмеримо возрастает общественное значение монументального искусства. Оно сознательно включается, как сильнейшее оружие, в арсенал борьбы, становится предметом особого внимания князя и его сотрудников — писателей и книжников, осуществляющих руководство искусством. Перед архитектурой ставятся две идеологических задачи: создать величественный, способный затмить Киев архитектурный ансамбль новой столицы — Владимира и княжеской резиденции Боголюбова и прославить в камне развитый владимирскими витиями и книжниками культ покровительницы Владимирской Руси — богородицы.

Как и при Юрии, строительство занимает небольшой промежуток времени — всего 8 лет (1158—1165 гг.). За этот короткий срок осуществляется огромная строительная программа: сооружаются дополнительные укрепления Владимира, Успенский собор и Спасская церковь во Владимире, ансамбль Боголюбовского замка с каменными стенами, дворцом и собором, храм Покрова на Нерли и огромный белокаменный собор в Ростове.

Осуществление такой обширной программы в сжатые сроки требовало не только огромных средств и величайшей организованности людских сил, но и мобилизации большого числа мастеров-зодчих. Своих архитекторов, полученных от строительства Юрия, было, конечно, мало: необходимо было приглашение мастеров со стороны. Летописец и отметил, что для строительства во Владимире «приведе ему [князю Андрею] бог из всех земель мастеры». Вопрос о происхождении этих мастеров вызывал различные ответы. Видимо, это не мастера из Галича, союз с которым распался. Обилие романских декоративных деталей, появившихся в белокаменных зданиях времени Андрея, чистота их форм как будто свидетельствуют о том, что это были иноземцы, выходцы с романского Запада. Обращение за мастерами на Запад, возможно, было своеобразной формой утверждения независимости Владимира от киево-византийской традиции. Однако западные мастера были поставлены перед столь продуманной архитектурной программой каждого здания, что они не внесли чего-либо принципиально нового в исторически обусловленный ход развития владимирской архитектуры.

4. Владимиро-суздальская архитектура XII в. 1 — план Владимира XII—XIII вв.: I — город Мономаха (Печерний город), 1108 г.; II — Ветшаной город, укрепления 1158—1164 гг.; III — Новый город, укрепления 1158—1164 гг.; IV — детинец, 1194—1196 гг.; 1 — церковь Спаса; 2 — церковь Георгия; 3 — Успенский собор; 4 — Золотые ворота; 5 — Иринины ворота; 6 — Медные ворота; 7 — Серебряные ворота; 8 — Волжские ворота; 9 — Дмитриевский собор; 10 — Вознесенский монастырь; 11 — Рождественский монастырь; 12 — Успенский Княгинин монастырь; 13 — Торговые ворота; 14 — Ивановские ворота; 15 — ворота детинца; 16 — церковь Воздвижения на Торгу; 2 — Владимир. Золотые ворота, 1158—1164 гг. (аксонометрия); 3 — Владимир. Успенский собор, 1158—1160 гг. (аркатурный пояс времени Андрея Боголюбского, капитель, продольный разрез с показом северного нефа и фасада собора 1158 г., план); 4 — Ростов. Успенский собор, 1160—1161 гг. (план)

За полвека, прошедшие со времени основания города, Владимир сильно разросся к западу и востоку от крепости Мономаха (рис. 4,1). Эти новые участки города в 1158—1164 гг. были опоясаны новыми земляными валами и стенами общим протяжением более 4 км с двумя каменными и тремя рублеными проездными башнями. Общая протяженность укреплений составляла около 7 км. Они образовали как бы монументальную раму складывающегося ансамбля столицы. Теперь город приобрел свою характерную трехчастную планировку и охватывал высокое и живописное плато левого берега Клязьмы, господствующее в широком ландшафте. Продольной осью была главная улица с белокаменными воротами по концам. Золотые ворота вводили в западную часть города, Серебряные — в восточную, посадскую часть.

Сохранившиеся Золотые ворота (1164 г.; см. рис. 4,2), значительно пострадавшие при последующих ремонтах и перестройках, в своей древней части представляют огромный белокаменный массив, прорезанный с запада на восток сводчатым проездом высотой около 14 м. На середине его высоты выложена дополнительная арочная перемычка, к которой примыкали дубовые створы запиравшихся засовом и окованных золоченой медью ворот (отсюда и название памятника). Оборона проезда была усилена устройством в уровне арочной перемычки деревянного боевого настила на заведенных в кладку квадратных брусьях. На боковых фасадах сделаны глубокие ниши, обеспечивавшие прочное сцепление башни с насыпью примыкавших валов. Верх ворот занимала боевая площадка с зубчатым бруствером и церковью Положения риз богоматери в её середине. Лестница внутри южной стены вела из города на боевой настил и в церковь.

Композиция Золотых ворот не находит аналогий ни в зарубежной архитектуре средневековья, ни в Золотых воротах Киева. Владимирские Золотые ворота одновременно решали две задачи — оборонительную и архитектурную, представляя собой и боевую башню, и торжественную триумфальную арку, пышные ворота новой столицы. Название ворот, повторявшее название главных ворот Константинополя и Киева, подчеркивало важность этой второй, идейно-художественной задачи. Серебряные ворота, по-видимому, были аналогичны Золотым.

Рядом с Золотыми воротами, по соседству с двором Юрия Долгорукого и церковью Георгия расположился новый двор князя Андрея, где была построена не дошедшая до нас церковь Спаса (1162—1164 гг.), видимо близкая по своим формам к церкви Покрова на Нерли. Западная треть Владимира — «Новый город» — стала его аристократической, княжеско-боярской частью. Группа княжеских храмов на западных высотах города определила границу ансамбля столицы. Его центром стал Успенский собор.

5. Владимир. Успенский собор, 1158—1160 гг. Фрагмент интерьера

Успенский собор (1158—1160 гг.) занял наиболее выгодную точку рельефа городских высот, в юго-западном углу Мономахова города, над обрывами холма к Клязьме, утвердив главное значение южной панорамы города. Собор строился не только как главный храм епископии, но и как возможный престол митрополита, о чем мечтал и чего добивался Боголюбский. Отсюда особое внимание к его архитектуре и убранству, отсюда его подчеркнутая высота (32,3 м), превосходившая высоту Софийских соборов Киева и Новгорода. Собор пострадал от городского пожара 1185 г. и был реконструирован. Он получил новую алтарную часть и был обнесён с трёх сторон галереями; его стены, пробитые арочными проёмами, превратились в столбы нового пятиглавого собора (рис. 4,3 и 5). Однако основной объём первоначального здания восстанавливается с достаточной достоверностью.

Это — большой одноглавый шестистолпный городской собор с хорами в западной части и тремя притворами по осям центральных нефов. Его план очень регулярен, средний неф почти точно равен двум боковым. Большая реальная высота интерьера дополнительно подчеркнута тем, что хоры опущены ниже, чем обычно; это увеличивает свободное пространство вверху, обильно освещенное двумя ярусами стенных окон и 12 окнами барабана главы. Столбы, завершенные резными изваяниями парных львов, относительно тонки (1:8) и как бы без усилия несут арки и своды. Красота светлого, лёгкого и воздушного интерьера усиливалась богатством его убранства росписью (1161 г.), сверкающими полами из цветных майоликовых плиток, обилием узорчатых пелен, облачений из заморских тканей, драгоценной золоченой и серебряной утвари, наглядно свидетельствовавшим о баснословном богатстве князя и епископа.

Столь же торжественна и гармонична была внешняя архитектура собора. Правда, здесь еще ощущается некоторая сдержанность: цоколи ещё не обогатились профилировкой и образуют, как в переславском соборе, простой откос, а фасады сохраняют прежнюю простоту и ясность своих членений. Но место скупых плоских лопаток заняли пилястры с полуколоннами, увенчанными сочными лиственными капителями. Скромная аркатура развилась в аркатурно-колончатый пояс со стройными утончающимся колонками, с торжественным ритмом широких арок и романскими «кубовидными» капителями и кубическими базами на клинатых консолях (рис. 5). Пояс был украшен красочной росписью и позолотой и как бы стягивал цветной лентой тело храма. Золоченой медью, видимо, были окованы и порталы трёх притворов.

В верхней половине фасадов появились введенные с большим тактом резные камни; в средних закомарах это были культовые композиции («Три отрока в пещи огненной», «40 мучеников Севастийских», «Вознесение Александра Македонского»); серия женских масок символизировала посвящение храма богородице. Над замковой частью закомар сияли прорезные из золоченой меди акротерии в виде сказочных птиц, а с белокаменных водомётов смотрели изваяния зверей. Собор завершал стройный барабан главы с обрамлявшей окна 24-пролетной аркатурой и подобным короне богатым венчанием, над которым сверкал богатырский золотой шлем с ажурным золоченым крестом. Ослепительная белизна стройного и величавого храма, обогащенная полихромией пояса, золотым свечением деталей, игрой светотени обломов и рельефов, усиливала торжественность и праздничность образа городского собора, в котором прекрасно выражалась и уверенная собранная сила, и сказочная атмосфера чудес, окружавшая главную святыню княжества — Владимирскую икону.

Собор не был изолированным зданием, но соединялся с расположенными у его западных углов с севера и юга каменными зданиями епископского двора («сени» и «терем»), из которых с обеих сторон был вход на соборные хоры. Характер этих зданий неизвестен, но, видимо, он был согласован с архитектурой собора.

Таким образом, в широкой южной панораме города появились два крупных архитектурных ансамбля: с запада княжеские дворы, а в центре — епископский двор с Успенским собором.

6. Боголюбово: 1 — план Боголюбова (1 — собор, XIX в.; 2 — новое здание на месте дворца; 3 — Благовещенская церковь, XVII в., перестроена в начале XIX в.; 4 — новые главные ворота); 2 — дворцовый собор Боголюбовского замка (аксонометрия); 3 — лестничная башня Боголюбовского замка (план, разрез, фасад); 4 — капители Боголюбовского замка; 5 — план сохранившихся древних зданий

7. Боголюбово. Дворцовый собор. Деталь интерьера

Одновременно со строительством во Владимире у устья Нерли, в 10 км от столицы, создаётся Боголюбовский замок, объединяющий функции крепости на Клязьме и парадной пригородной княжеской резиденции (1158—1165 гг.). От когда-то прекрасного ансамбля сохранилось на поверхности земли очень немного: оплывающие остатки земляных валов и лестничная башня с переходом к хорам разрушившегося в XVIII в. дворцового собора (рис. 6). Археологические исследования (1934—1938 гг.) и данные письменных источников позволяют с известной долей точности воссоздать первоначальный облик ансамбля.

Укрепления замка (рис. 6, 1) представляли в плане неправильный четырехугольник с периметром более 800 м, выходивший длинной стороной на край высокого (15 м) берега Клязьмы. По гребню земляных валов шли белокаменные стены с башнями по углам и, вероятно, проездной башней на западной стороне. В южной половине замка, по-видимому, отделенной особой внутренней стеной, на выстланной белым камнем площади располагался княжеский дворец, состоявший из ряда зданий. Его центром был собор Рождества Богородицы.

Дворцовый собор (см. рис. 6,2) в сущности повторял тип небольшого четырёхстолпного крестовокупольного храма, не раз использованный зодчими Юрия Долгорукого. Но в Боголюбовском храме эта схема столь переосмыслена и обогащена, что почти неузнаваема. Здание несколько вытянуто по оси запад—восток, в связи с чем и подкупольное пространство оказалось не квадратным в плане, но вытянутым. Указываемые источниками размеры говорят о значительной высоте собора и преодолении «кубичности». Особенно примечателен его интерьер. Здесь обычные крестчатые столбы заменены великолепно выложенными круглыми колоннами с аттическими базами и огромными лиственными капителями. Хоры подняты выше обычного, что вместе с круглой формой столбов создавало иной характер интерьера, — он не был столь жёстко, как раньше, расчленён, казался необычайно просторным, и светлым. С помещением для молящихся сливалось открытое пространство алтарных апсид, отделенных невысокой алтарной преградой в виде белокаменной аркады, за которой поднималась богато украшенная шатровая сень надпрестольного кивория. Эффект светлого и парадного интерьера, резко отличный от расчлененного и сумрачного пространства храмов Юрия, усиливался его убранством. Летописец не находил слов, чтобы описать богатство дворцового собора, подчеркивая обилие «золота» в его отделке. Пол собора был выстлан плитами красной меди, запаянными оловом, и действительно казался золотым. Пол хор покрывали узорчатые майоликовые плитки с изображениями зверей и птиц.

Колонны собора были расписаны фреской, имитировавшей белый мрамор, а их капители вызолочены, что напоминало летописцу «коруны» (короны). Ковер фресковой росписи покрывал стены и своды. Полихромию живописи, майоликового пола и золоченой меди дополняли драгоценная утварь, многочисленные люстры — хоросы, пелены и ткани, украшавшие преграду. Летописец подытожил свое восторженное описание дворцовой церкви восхищенной фразой: «всею добродетелью церковною исполнена, измечтана всею хитростью».

В наружной архитектуре храма зодчие развили и обогатили приемы епископского Успенского собора: иные, светские функции дворцового, представительного храма позволяли и требовали этого. Здесь впервые цоколь получил сочную аттическую профилировку, в базах пилястр и порталов, при переходе от полувала на плинт появились угловые грифы в виде когтя или рога. Пилястры обрели усложненный, многообломный профиль: их боковые обломы представляют собой массивную полуколонну. Законченную форму получили также порталы с чередованием перспективно уходящих вглубь полок и полуколонок; западный — главный — был окован тонкой золоченой медью. Перед ним был открытый притвор в виде балдахина, опертого на столбы с четырёхликими капителями (ввиду неясности его форм в реконструкции он не показан). Подобный поясу Успенского собора колончатый пояс имел широкий шаг (рис. 7). Над ним, по сторонам окон и в тимпанах закомар, помещались резные камни, в частности, связанные с богородичным культом женские маски. В целом декор храма, видимо, был сходен с системой резного убора церкви Покрова на Нерли (см. ниже). На сочных лиственных капителях полуколонн пилястр лежали украшенные изваяниями зверей водометы. Богатство убора основного объема храма не позволяет сомневаться в том, что и барабан главы был богато декорирован.

Хоры собора связывались переходами со стоявшими по сторонам двухэтажными лестничными башнями (рис. 6,3 и рис. 8), от которых, в свою очередь, монументальные переходы вели к северу — ко дворцу и к югу — к крепостной стене замка. Северное крыло переходов реконструируется точно. По винтовой лестнице башни, вьющейся вокруг столба, крытой ползучим сводом и освещенной щелевидными окнами, поднимались на второй ярус башни, открывавшийся великолепным тройным окном с короткими колонками и лиственными капителями в сторону Клязьмы и речных пойм. Дверь вела отсюда на галерею перехода ко дворцу, поднятую на арках нижнего яруса. Ближе к башне был пешеходный проем, ближе ко дворцу — проездной. Между ними в прямоугольном пилоне было устроено помещение для караула — «сторожей дворных» — со входом с востока. Своды проемов были украшены фресковой росписью, а слепая арка западного фасада пилона окована золоченой медью. Аркатурно-колончатый пояс, заглубленный в плоскость стены, связывал верхний ярус переходов с башней, получившей второй колончатый пояс. Нижний же пояс «висячих» колонок связывал башню с собором. Маленькие прямоугольные оконца меж колонок пояса освещали галереи переходов.

8. Боголюбово. Дворец, 1158—1165 гг. Лестничная башня

9. Боголюбово. Дворец. Реконструкция

Не сохранившийся до нашего времени и образовавший северное крыло ансамбля дворец был двухэтажным белокаменным зданием, связанным общностью своих форм и деталей с остальными частями комплекса. Видимо, аналогичным северному было южное крыло переходов со второй лестничной башней (от которой сохранились ничтожные остатки), связывавшее дворцовый ансамбль с крепостной стеной замка (рис. 9).

Фланкировавшие собор «столпы» лестничных башен были выделены из состава переходов своим убранством: их цоколь был профилирован, а углы прикрыты колонками с «рогатыми» базами и лиственными капителями. Самое название этих башен («сени», «терем») указывает, что они мыслились не как часть храма, а как принадлежность светской, «хоромной» части ансамбля. Самая схема его элементов (дворец — переходы — сени — собор) воспроизводила в монументализированном виде схему богатого трехчленного жилища (жилая изба — сени — клеть), т. е. восходила к народным традициям жилищного строительства. Поэтому боголюбовские лестничные башни были выделены особой формой покрытия: они завершались шатровыми кровлями либо непосредственно над их закомарами, либо в виде ажурного «теремца», подобно стоявшему на дворцовой площади киворию.

От этой уникальной постройки сохранилась открытая раскопками нижняя часть — круглый трёхступенный пьедестал для белокаменной чаши с освященной водой и базы восьми колонн, несших реконструируемый по многочисленным аналогиям шатровый верх. Киворий был, видимо, последней по времени постройкой дворцового ансамбля (1165 г.). Подобно этим светским элементам ансамбля, выделенным особыми формами покрытий, и самый дворец несомненно имел прямолинейные и, может быть, шатровые кровли («колпаки»).

Великолепный ансамбль дворцовых зданий, согласованных и продуманно связанных между собой, был также превосходно вписан в окружающую среду и широкий ландшафт. Его главный, западный фасад с «золотым» порталом и притвором собора с колончатыми поясами, связывавшими отдельные здания в единое целое, был обращен на главную дворцовую площадь. Весь комплекс был скомпонован с расчетом на его видимость с дальних дистанций речного пути по Клязьме. Поэтому он был придвинут к южной кромке высокого берега, а северный переход и дворец, ломая фронт западного фасада, шли с уклоном к юго-востоку. Золотые верхи храма и башен поднимались над белыми стенами замка и были видны от нерльского устья, где была построена церковь Покрова (1165 г.) — наиболее совершенное творение владимирских зодчих.

10. Церковь Покрова на Нерли. Общий вид с юга

11. Церковь Покрова на Нерли, 1165 г.: разрез (с подземными частями); план (с галереями); северный фасад; детали

12. Церковь Покрова на Нерли. Реконструкция

Функциональные и идеологические задачи, определявшие замысел церкви Покрова на Нерли, были многосложны. Она была памятником победоносному походу на болгар (1164 г.) и одновременно умершему от ран юному сыну Андрея — Изяславу. Посвящённый новому празднику Покрова богородицы и прославлению её чудесной силы, храм на устье Нерли, у «ворот» Владимирской земли, служил и её символом, архитектурным прологом к ансамблям княжеского замка и стольного Владимира.

Одиноко стоящий в пойме над зеркалом вод, изящный и лёгкий, сияющий белизной стен, храм исключительно поэтичен (рис. 10 и 11). Трудно поверить, что в его основе лежит та же крестовокупольная схема, которая была столь суровой и тяжёлой в Спасо-Преображенском соборе Переславля. Здесь всё иное. Зодчий сделал всё, чтобы создать впечатление лёгкого движения масс вверх, летучести стройных форм, ощущения их чудесной невесомости. План здания несколько вытянут с запада на восток. Апсиды очень облегчены, они утеряли характер массивных полуцилиндров, к тому же их маскируют сильно выступающие колонны угловых пилястр. Это смягчает асимметрию членений боковых фасадов и создаёт спокойное равновесие и центричность здания, завершенного стройной, слегка приподнятой на прямоугольном постаменте главой со шлемовидным покрытием. Вертикальные членения храма преобладают над горизонтальными. Важнейшим элементом фасадов храма являются его широкие дробно профилированные пилястры с колонкой. Они образуют мощные пучки вертикалей, влекущих глаз ввысь и усиливающих впечатление лёгкого перспективного сокращения объёма храма кверху. Тот же эффект усиливают узкие, высокие окна, нейтрализующие своей дробной профилировкой ощущение толщи, вскрытой проёмом стены.

В восточных делениях боковых фасадов стенная плоскость почти исчезает, её верхняя часть занята резным рельефом, окном и обломами пилястр по сторонам: это — сознательный приём зодчих, стремившихся ослабить ощущение материальности и весомости стены, погрузив её в игру светотени. Тонкие колонки членят поверхность апсид, из которых средняя несколько повышена, что подчёркивает центральную ось фасада. Не менее характерна трактовка колончатого пояса. Он поднят выше уровня хор, членя фасады на две почти равные зоны. Если в Успенском соборе пояс с широким шагом его арок и росписью образует резко подчёркнутую горизонтальную линию, перерезающую фасады, то в церкви Покрова на Нерли ритм арок учащается, колонки сближаются, а арочки обретают подковообразную форму (см. рис. 11), и в поясе господствует не горизонталь, но частые вертикали тонких колонок, вторящих линиям пилястр и оконных амбразур.

С этими архитектурными средствами выявления образа тонко согласован резной убор храма (см. рис. 11). Он повторяет на всех трёх фасадах единую схему: фигура псалмопевца Давида в окружении птиц и львов — в средних закомарах, грифоны, несущие в лапах ягненка (или зайца), — в боковых; ниже идёт цепочка женских масок. Рельефы закомар расположены так, что глаз не может прочесть за ними рядов камня. Кубическая капитель в поясе сменилась лиственной, а клинчатые консоли — масками и фигурками чудищ, как бы «висящими» подобно причудливым драгоценностям на тонких шнурах. Чёткий ковровый орнамент украшает архивольты порталов. Осмысленно изменяется даже профилировка цоколя: если в Боголюбовском соборе она сочна и пластична, а профиль имеет большой вынос, то здесь он почти плоский, словно лежит в основе невесомой стены. Видимо, храм не имел наружной росписи и позолоты и был ослепительно белым. Золочёной медью сияла лишь вонзающая в небо своё острие шлемовидная глава.

Теми же чертами чудесной стремительной лёгкости характеризуется и скромный по площади интерьер храма. Как и в Успенском соборе, хоры здесь несколько опущены, открывая верхнюю светлую зону пространства. Сравнительно узкие пролёты боковых нефов контрастируют с их вышиной; это усиливает иллюзию большой высоты храма, закрепляемую обилием вертикалей в открытых внутрь апсидах.

Это архитектурно совершенное и всесторонне, вплоть до деталей, законченное здание, которое пленяет нас ныне, было, однако, гораздо более сложным и значительным. Данные раскопок позволяют предположить, что первоначально оно было опоясано с трёх сторон галереями в виде лёгкой открытой аркады, убранной резным орнаментом и несшей балкон «гульбища» (рис. 12). В юго-западном углу аркада сменялась сплошной стеной, в которой помещалась внутренняя лестница, вводившая на гульбище и хоры храма и, видимо, покрытая сверху особой «палаткой». Южный фасад палатки по-видимому украшали найденные здесь при раскопках парные рельефы, изображающие поднявшихся в прыжке барсов — эмблему Владимирского княжества, помещавшуюся на щитах княжеских воинов. Холм в подножии храма является искусственной насыпью, в которой скрыты сложенные из белого камня высокие основания здания, опертые на материковую глину и поднимающие храм над уровнем весеннего разлива Нерли и Клязьмы. Площадка и склоны холма были надежно прикрыты панцирем белокаменной облицовки с тесаными желобами для отвода осадков, напоминающей мостовую дворцовой площади Боголюбовского замка.

Таким образом, композиция храма характеризовалась чётко выраженной ярусностью — от его белокаменного пьедестала через плечи галерей к полукружиям закомар и к легкой шлемовидной главе. Как и в ансамбле Боголюбовского замка, здесь ясен переосмысленный первоисточник — тот же собор Софии в Киеве с его могучим ступенчатым объёмом, опоясанным открытой галереей. Но здесь все лиричнее, изящнее и одухотворённее в соответствии с многосложностью идейного смысла памятника. В его образе с тонкой поэтичностью воплощены и представления о покровительнице владимирских людей — стройной деве Марии, и атмосфера ее чудес, и сила её победоносного царственного заступничества, восхваляемого в сочинённых владимирскими витиями песнопениях покровской службы. Храм Покрова на Нерли с достоинством встречал иноземцев у ворот Владимирской земли, говоря языком камня о её силе и красоте. Архитектурная мысль владимирских зодчих проявила здесь свою широту и углубленную философскую мудрость.

Строительные силы, сконцентрированные на украшении монументальными зданиями княжеской столицы и Боголюбовского замка, только один раз были отвлечены от этих задач. В 1160 г. сгорел древний деревянный Успенский собор в Ростове. Князь Андрей, видимо, не думал возвышать славу боярского Ростова новыми большими каменными зданиями, но по настоянию ростовской знати должен был согласиться на постройку крупного городского собора. Открытые раскопками части его стен, лежащих под стенами существующего собора XVI в., показали, что каменный Успенский собор в Ростове (1161 —1162 гг.) был самой грандиозной постройкой княжеских мастеров. Шестистолпный трёхапсидный одноглавый храм (см. рис. 4, 4) был схож по своему плану с Успенским собором во Владимире, но значительно превосходил его по размерам (20 × 31,75 м в интерьере), приближаясь к масштабам «Великой» церкви — собора Киево-Печерского монастыря. Как и другие постройки 60-х годов, собор характеризуется четкостью плана и мастерством кладки, обусловившей сравнительную легкость стен и столбов. Зодчие прекрасно справились и с изоляцией здания от обильных грунтовых вод, применив для подготовки настила майоликового пола известковый раствор особого водоупорного состава. Собор был украшен фресковой росписью. Его внешний облик, видимо, был близок к Успенскому собору во Владимире.

Подведём краткие итоги развития Владимирского зодчества времени Андрея Боголюбского.

Оно явилось плодом большого и планомерного государственного строительства, осуществленного путем мобилизации огромных средств и людских сил. В составе руководящих зодчих были участники строительства Долгорукого, мастера, выросшие в процессе новых работ, и пришлые западноевропейские зодчие. Развитие владимирской архитектуры целиком определялось местными вкусами и задачами: наем иноземных мастеров был лишь техническим средством развития русского зодчества. Строители образовали несколько крупных артелей-дружин, что позволило одновременно вести строительство значительных объектов в разных местах. О высокой организованности их работы говорят сжатые сроки и качество строительства. Постройка огромного Ростовского собора была осуществлена за два летних сезона.

Строительная техника и конструкции остаются прежними, но качество исполнения повышается, достигая классического совершенства. С большим знанием дела мастера употребляют различные виды известняка для разных частей здания: лёгкий, пористый туф идет на кладку сводов, крупные тщательно отесанные квадры плотного белого камня — для основного массива стен и т. д. Самая кладка становится еще более точной, швы почти незаметны. Большое внимание строители уделяют усовершенствованию растворов: растворы становятся очень прочными, появляется специальный водоупорный раствор (Ростовский собор). Помимо обычных дубовых внутристенных связей для крепления блоков тонких колонн и установки капителей применяются сквозные металлические крепления (Боголюбово). Мастера обнаруживают хорошее понимание строительной геологии и решают сложные задачи, добиваясь прочности здания в трудных условиях (церковь Покрова на Нерли).

Нарастающий интерес к декоративному обогащению здания не приводит к разрыву декора с конструкцией. Развивающиеся декоративные элементы являются частью кладки самой стены, что возможно лишь при условии точного предварительного расчета. Усложнение фасадных членений — пилястр — играет одновременно конструктивную роль, усиливая каркас здания. К применявшимся ранее полуциркульным и купольным сводам прибавляются новые виды перекрытий: парусные и крестовые своды (Боголюбово), ползучие сплошные или ступенчато-приподнятые перекрытия лестниц (Боголюбово, Золотые ворота); своды сооружаются над большими (до 7 м) пролетами (Ростовский собор). Интерес к представительности и декоративной эффектности здания вызывает к жизни развитие производства цветных керамических плиток для полов, выработки тонкой листовой золоченой меди для оковки деталей и покрытий глав, изготовления плит красной меди для полов особенно важных построек (Боголюбовский собор).

Основное направление развития владимиро-суздальского зодчества в княжение Боголюбского можно определить как движение от простоты и строгости выражения образа к его сложности и богатству, от массивности статических масс и тяжелых пропорций к динамической и легкой композиции, от скупости декора к его богатству, от повторения типической схемы к созданию на ее основе различных по идейному содержанию и формам зданий: каждое из них точно реализует заданную идейную программу, имеет свое индивидуальное лицо. Особую одухотворенность архитектуре придаёт сдержанное и благородное убранство резным камнем. Самая резьба отмечена тонким вкусом, лиственные капители сочны, звериные и женские маски выразительны. Это быстрое развитие архитектуры определялось ее общественной активностью, её связью с прогрессивными течениями жизни народа, её агитационной ролью. Характерно, что владимирские зодчие использовали приёмы, примененные в наиболее прославленных зданиях Руси: двухбашенность Боголюбовского собора, видимо, навеяна стремлением напомнить композицию Киевской Софии с ее могучими «вежами»; примечательная ярусная композиция церкви Покрова на Нерли с галереями является эхом аналогичной композиции Софии, опоясанной аркадами галерей. Наименование главных ворот столицы Золотыми, а других — Ириниными также напоминало прославленные здания «матери градов русских» Киева, которому противополагался новый центр Руси — Владимир.

К разработке архитектурных тем и даже в поисках отдельных форм широко привлекалась литература, где князь и его зодчие находили богатую пищу творческому воображению в описаниях прославленных реальных и легендарных зданий древности, например храма Соломона. Конечно, и созданные владимирскими витиями сочинения, в частности поэтические страницы легенд о покровительстве и чудесах богоматери, были хорошо известны зодчим, черпавшим в них свое вдохновение.

Архитектура непосредственно включалась в общую систему пропаганды политического значения стольного Владимира и могущества его земли. Князь Андрей приказывал вводить пришлых иноземцев и послов на хоры своего Боголюбовского собора, поражавшего их воображение своей красотой и богатством. Успенский собор служил центром богато обставленных религиозных церемоний, привлекавших народ на поклонение Владимирской иконе. Боевые качества крепостных Золотых ворот были несколько ослаблены, так как не менее важна была их вторая функция — служить триумфальной аркой столицы. Белокаменные храмы эффектно ставились в наиболее выгодных точках рельефа, чем подчеркивалась их активная роль в широком ансамбле города и ландшафте. Теперь пейзаж становится ясно осознанным и существенным компонентом архитектурного образа. В этом тонком понимании взаимозависимости архитектуры и природы сказывается характерная для древнерусского зодчества черта. В этой же связи происходит и выделение в здании главного фасада, обращенного к площади города или княжеской усадьбы. Равным образом и в композиции городского ансамбля намечается его главный «фасад»; наряду с бурным развитием самой архитектуры совершенствуется и градостроительное искусство.

В немалой степени всему этому содействовало умножение числа своих, владимирских зодчих, выросших на широком княжеском строительстве. Выходцы из среды городских ремесленников, они внесли в архитектуру теплоту народной поэзии и горячее чувство любви к родной земле, к её прославлению языком камня. Знак русского княжеского мастера вырезан на каменном пьедестале самой утончённой постройки 60-х годов — Боголюбовского кивория. По словам летописи, князь Андрей незадолго до своей гибели собирался послать владимирских мастеров в Киев, чтобы там, на Ярославовом дворе, они построили прекрасную «Золотую» церковь «в память отечеству моему». Владимирские мастера были достойны такой задачи, они приумножили славу русского искусства и могли с честью отдать свой сыновний долг древнему Киеву.